Сегодня в России наблюдается быстрый рост влияния православной церкви на многие сферы жизни страны. Всерьёз говорят о православном фундаментализме и церковном мракобесии. И действительно, как ещё назовёшь действия судьи, использующего в качестве аргументов для вынесения приговора решения Трулльского собора 7 века. Многих удивляет агрессия РПЦ и поток ненависти в народе, вызванные столь незначительным событием, как панк-молебен группы Pussy-Riot в Храме Христа Спасителя. В связи с этим хотел поговорить об истоках тех явлений, которые мы наблюдаем сегодня. Для этого перенесёмся сначала в эпоху становления христианской церкви.

Был ли Христос христианином?

В научных кругах давно уже всерьёз рассматривается идея о том, что исходное учение Христа было сильно искажено, фактически подменено, в первые века существования христианства. В частности, значительное искажение приписывается уже Апостолу Павлу. Эту точку зрения разделяли такие люди, как Лев Толстой, Фридрих Ницше, Бертран Рассел, Эрих Фромм. В частности, Фромм на основе анализа социоэкономических условий среды, в которой возникло и развивалось христианство, приходит к следующему выводу. Возникло христианство в среде еврейской бедноты (так называемого «ам-гаарец», народа земли) и отвечало их надеждам на изменение ситуации в их пользу, когда они получат власть и богатство, а власть предержащие будут наказаны. Поскольку в реальной жизни этого достичь не удавалось (все восстания того периода были подавлены), активность смещалась в область мечтаний – известный в психологии механизм замещения. Христос учил о скором пришествии Царства Божия, где, как известно, плачущие утешатся, алчущие и жаждущие правды насытятся. Богатым же попасть туда будет труднее, чем «верблюду пролезть через игольное ушко». Это как нельзя лучше отвечало описанным настроениям. Первые христиане были несомненно врагами государства. Однако в последующие века, когда христианство начало становиться религией господствующих классов (официальная религия Римской империи), акценты стали меняться.

Вот что об этом пишет Фромм («Догмат о Христе»): «Истина, скорее, состоит в том, что изначальная религия трансформировалась в другую, однако новая католическая религия имела веские основания для утаивания этой трансформации. … Сущность миссионерской проповеди первоначального вероисповедания состояла в том, что «грядет Царствие Небесное». … Однако последующее развитие привело к тому, что вера в безотлагательное установление царства постепенно все больше исчезала. … С того времени [со второго века] … взор христиан больше уже не был обращен в будущее или к истории, охотнее они смотрели назад. Решающее событие уже произошло. Появление Иисуса уже явило чудо. Реальный, исторический мир больше не нуждался в изменении; с внешней стороны все могло оставаться по-прежнему — государство, общество, закон, экономика, поскольку спасение совершилось внутри, спиритуально, неисторично, и решение частных проблем гарантировалось верой в Иисуса. Надежда на реальное, историческое освобождение было заменено верой в уже свершившееся спиритуальное освобождение». «Люди больше уже не ожидали скорых исторических изменений, а, наоборот, верили, что освобождение уже произошло, что их надежды уже сбылись». «Другие их желания — счастья, например, … удовлетворялись посредством воображения блаженного загробного мира; тот заменил собой историческое благополучие этого мира, на которое надеялись ранние христиане».

«Одновременно с этим постепенно ослабели и этические требования. Первое столетие христианства характеризовалось строгими этическими постулатами, верой, что христианская община является прежде всего братством святой жизни. Этот практический, этический ригоризм был заменен средствами милосердия, раздаваемыми церковью.

С отказом от первоначальной строгой этической практики очень тесно было связано усиление примирения христиан с государством. … Хотя то тут, то там предпринимались попытки сохранить старую ригористскую этику, враждебную к государству и образу жизни среднего класса, подавляющее большинство христиан, в особенности ведущие епископы, решили иначе». Они заявили, что с приходом Христа искупление грехов человечества в целом уже состоялось. И каждый отдельный человек может получить своё личное отпущение, если примет веру в Христа и станет послушным прихожанином церкви. «Церковь повсеместно приняла эту установку после начала третьего века. Благодаря этому государство обрело множество спокойных, послушных и сознательных граждан, которые, не причиняя ему никаких забот, поддерживали порядок и мир в обществе».

«Первоначально не церковь, а только Бог мог прощать грехи. Позднее – «Extra ecclesiam nulla salus» («Вне Церкви нет спасения»): одна только церковь была хранительницей благодати».

«Эта фундаментальная трансформация христианства из религии угнетенных в религию правителей и манипулируемых ими масс, из религии ожидания скорого судного дня и нового века в веру об уже совершившемся искуплении; из предписания чистой, нравственной жизни в успокоение совести с помощью церковных средств милосердия; из враждебности к государству в радушную договоренность с ним. … Христианство, представлявшее собой религию общины равных братьев, без иерархии или бюрократии, стало «Церковью», отражением абсолютной монархии Римской империи».

Наконец, очень важное изменение – трансформация представлений о природе Иисуса. Первые христиане воспринимали его, как человека, возвысившегося до Бога. Например, арабский манускрипт, найденный в Стамбуле в 1965 году, рассказывает о том, как назореи Иерусалима почитали Иисуса как пророка, но не как Бога, и критиковали Апостола Павла за фальсификацию учения Иисуса («О христианской Троице», Абдулла Али). Однако, «по мере развития церкви представление о природе Иисуса все больше склонялось к спиритуалистической точке зрения: не человек возвысился до Бога, а Бог спустился («кенозис»), чтобы стать человеком. Такова основа новой концепции Христа до того, как она была завершена в доктрине Афанасия, принятой Никейским собором» (Э. Фромм, «Догмат о Христе»). Как и следовало ожидать, в это время церковные вопросы уже неотделимы от политики. Решение об «единосущности» Бога и Иисуса было принято на Никейском соборе под давлением императора Константина, который заодно председательствовал на нём. Знакомая картинка.

Итак, что мы видим? То, что появилось как желание освободиться от гнёта государства, превратилось в поддержку государства. То, что было стремлением создавать общины, в которых безо всякой иерархии люди будут жить в братской любви, превратилось в строгую иерархическую систему, подмявшую под себя массы верующих. Теперь Церковь решала, что верно и неверно и навязывала свою волю людям. То, что было призывом к активности, к внутренней работе над собой, превратилось в возможность пассивно принимать действительность. Взамен достаточно было периодически заходить в некую организацию, под названием Церковь, и получать там отпущение грехов. Тот, кто был человеком, и если не исторически, то как образ, дал пример возможности человеку подняться до уровня Создателя, стал Богом, спустившимся к людям, чтобы взять на себя их грехи. Бог лишний раз продемонстрировал свои беспредельные качества, но человек-то что? Человек так и остался грешным и ничтожным, задача которого – повиноваться Богу и Церкви.

С тех пор, как правящие классы освоили христианство, они поставили его себе на службу. Церковная версия христианства занимается не освобождением и развитием человека, но использует имя Христа, чтобы на пару с государством держать народ в узде. Государство нужно Церкви как дубина, которой можно хватить «распоясавшийся» народ. Церковь нужна государству для идеи, идеологии, которая благословляет авторитарные методы управления. Поэтому в несвободных странах государство и Церковь как правило становятся партнёрами.

Бог или сын?

Итак, дела христианской Церкви – дела человеческие. Взглянем теперь на то, что церковная версия христианства говорит нам о Боге и что это учение делает с нами.

Природа человека повреждена отпадением от Бога (первородный грех). Единственным выходом для человека в этой ситуации, его спасением, является возвращение в начальное, безгрешное и бессмертное состояние, причастие Божественному естеству. Спасённый человек обретает Царство Небесное – единение с Богом. Христиане верят, что только через Иисуса Христа человек может вновь воссоединиться с Богом. Через Крещение человек становится членом Церкви, после которого через таинство Евхаристии он может соединиться с Богом. Столь же важным понятием является вера. Через веру человек преодолевает пропасть между собой и Богом и соединяется с ним.

Вот ещё об этом. Артист Николай Бурляев: «Культура – это умение слышать Создателя. … Это – следование в жизни Господними путями. Слыша голос Создателя в себе, человек живёт для Него [курсив мой – М.Т.] и оттого свет вокруг него разливается» (программа «Главная тема»).В открытом письме Сергею Шаргунову протоиерей Владимир Переслегин бросает ему обвинение: «Ты расписался в том, что ты не Его [Христа] раб [курсив мой – М.Т.]».

Обратим внимание на один момент: человека уводят от самого себя. Именно в этом пункте основной источник зла, которое церковная версия христианства несёт человеку. Не он самостоятельно, опираясь на свой внутренний голос, совесть, размышление решает, что правильно, а что нет, но Бог. Бог дал закон, и человеку для спасения остаётся следовать ему. Не разбираться самому, но верить. Вера, как необходимая сила души, позволяющая преодолевать препятствия, превращается в веру в то, что кто-то другой всё за тебя сделает. В ком-то другом вся правда и реальность. Соответственно, ты не ищешь своего пути, но думаешь о том, как вернуться к Богу. Не своими путями ходишь, но Божьими. Не укрепляешь и развиваешь себя, но пытаешься соединиться с ним.

Если перевести это на семейную ситуацию, то мы оказываемся в роли блудного сына, который ушёл из дому и попробовал самостоятельно жить. Но, как утверждают христиане, он не способен на это. Вне отцовского дома ему не может быть хорошо. И теперь он должен вернуться обратно и отдаться воле отца, который возьмёт на себя заботы по устроению его жизни. Оставим даже очевидную неестественность такой ситуации – повзрослевший сын вынужден жить отцовой волей. Что происходит с сынами в такой ситуации, и какова их судьба мы хорошо знаем. Но вот главный вопрос: зачем тогда дана нам возможность самостоятельно мыслить, различать добро и зло? Зачем в себе самих мы находим все смыслы и критерии? Зачем, наконец, заложена в нас потребность быть свободными? Чтобы передать всё это воле Бога? Чтобы стать его рабом? Неужели нельзя сохранить Бога, не потеряв человека?

Негативная реакция на такое учение породила, начиная с Ренессанса и особенно эпохи Просвещения, гуманистический подход: «Человек – мерило всех вещей». Бог – это прекрасно. Но нам, людям, нужно опираться не на него, контакта с которым и даже однозначной уверенности в его существовании у нас нет, а на себя. На свой разум и свою нравственную интуицию. Тем самым человека возвращали самому себе. Этот принцип лёг в основу современной западной цивилизации. Здесь не место для обсуждения всего комплекса идей гуманизма. Я хочу однако показать, что сама по себе идея существования Создателя не несёт в себе никакой угрозы человеку. Интерпретация взаимоотношений Бога и человека, предлагаемая христианской Церковью, – далеко не единственная и далеко не самая удачная. Например, следующая интерпретация представляется намного более естественной и разумной.

Создатель создал нас для нашего существования. Оно – его подарок нам. Он вложил в нас источник жизни – по Библии «вдунул нам в лицо дыхание жизни». Раз вдунул, следовательно передал нам то, что было в нём самом. Ту основу, которая позволяет быть в мироздании – воспринимать, оценивать, чувствовать, действовать. Тем самым он сделал нас автономными, способными делать свою жизнь из себя. Чтобы мы могли идти своими ногами, а не нуждались в костылях, будь то его указания или спасение Церковью. Вот почему мы находим в себе способность самостоятельно мыслить и познавать. Обнаруживаем в себе палитру чувств, когда одно приносит нам радость (добро), а от другого нам плохо (зло). Обладаем волей к действию. Только в такой картине Создатель выглядит благородно, как творец, дарящий радость бытия другим; делящийся ею с другими. Подарок на то и есть подарок, чтобы, раз получив его, можно было дальше пользоваться им, не ощущая никаких связывающих обязательств с дарителем. Иначе Создатель скатывается до уровня полоумного, эгоистичного папаши, родившего сына для того, чтобы он потом всю жизнь болтался в каком-то непонятном состоянии раздвоения. С одной стороны, он испытывает потребность реализовать свои желания и представления. С другой, вынужден жить волей и указаниями отца, непрерывно повторять «Не я, но отец мой!».

В психологии известно, что отношения двух людей могут быть здоровыми, только если они чувствуют себя свободно друг с другом. Это значит – и свободно друг от друга. Если нет никакого принуждения, заставляющего вести себя определённым образом. Если каждый из них может встать и уйти заниматься своими делами, не ощущая на себе обвиняющий взгляд другого. Короче если, пользуясь терминологией Фромма, они могут свободно реализовывать свои спонтанные импульсы. Тогда между ними может возникнуть настоящая дружба и любовь. Это – единственная форма отношений, при которой каждый из партнёров полноценно воспринимает другого и участвует в его жизни, сохраняя при этом свою индивидуальность. Все остальные виды отношений суть симбиотические варианты господства или подчинения (Э. Фромм, «Бегство от свободы»). Они так или иначе приводят к подавлению одного человека другим. Более сильная сторона паразитирует на более слабой, лишая её внутренней свободы и возможности быть самим собой.

Но, следовательно, не то же ли самое верно в отношении Бога и человека? Могут ли отношения между ними быть здоровыми и полноценными, если они не свободны друг от друга? Когда-то Адам и Ева жили в Эдеме и были счастливы. Но это было счастье детей, поскольку они слабо сознавали свою отдельность от Бога, подобно тому, как дети слабо осознают отдельность от родителей. И, как и дети, жили указаниями старшего, т.е. Бога. Возможно мы и дальше могли оставаться детьми, но на каком-то этапе Адам и Ева первый раз ослушались Создателя – вкусили плодов с древа познания добра и зла, – в результате чего стали осознавать, что они – нечто отдельное от Бога. И возжелали самостоятельного существования. Не случайно они застыдились при этом своей наготы. Так и дети, вначале беззаботно играющие на пляже нагишом, потом, по мере осознания себя и отделения от родителей, начинают стыдиться наготы. Возможно, всё это произошло преждевременно и потому столь драматично, но случившегося не вернёшь: человеку оставалось двигаться вперёд, к своему существованию. Назад означало бы только вновь забыть себя и стать детьми.

Повреждение природы Адама, вызванное его отделением от Бога, здесь не больше, чем повреждение природы ребёнка, отделяющегося от родителей. Его изначальное состояние связи с родителями тоже представляет собой некую гармонию. Хорошо и ребёнку, и родителям. И когда этот ребёнок начинает бегать с дворовой шпаной и пробовать украдкой сигарету – это тоже отпадение от родителей и нарушение прежней гармонии. Одна проблема: без такого отпадения ребёнок не может реализовать себя как самостоятельная личность, подобная его родителям.

Как мы знаем, Бог не препятствовал Адаму и Еве и предоставил им Землю, где они могли бы набивать себе шишки и учиться быть в этом мире. С тех пор мы находимся в свободном плавании и, несмотря на всю драматичность человеческой истории, по-прежнему хотим самостоятельности. Если человечество сегодня поставить перед выбором – продолжать независимое существование или вернуться под крыло Бога – уверен, мы вновь выбрали бы первое. То, что в христианском богословии называется богооставленностью и рассматривается как негативное явление – как наказание человеку за его греховность – есть в действительности элементарная деликатность со стороны Создателя. Мы хотим жить своей жизнью, чтобы в неё никто не вмешивался, и Создатель даёт нам такую возможность. И коль скоро мы встали на путь самостоятельности, восстановить отношения с ним мы можем теперь только на свободной основе. Это опять-таки подобно отношениям отцов и детей. Только если родители не пытаются навязать свою волю ставшим взрослыми детям и последние чувствуют себя свободно и комфортно с ними, они охотно поддерживают отношения с родителями, тепло к ним относятся. Так и мы сможем построить здоровые отношения с Создателем, только если в этих отношениях не будет никакого принуждения. Если мы сможем обращаться за советом тогда, когда сами захотим этого. Если Создатель не будет постоянно толочься у нас в доме, и мы сможем просто иногда приглашать его заглянуть на чаёк. Это значит, мы должны перестать беспокоиться о том, что он думает о нас, как оценивает наши действия. Можем полностью раскрепоститься и действовать, как хотим. Конечно, мы будем делать глупости и ошибаться, но нет другого пути для роста. Вам это что-то напоминает? Да, каждая семья в миниатюре проживает вновь и вновь основную драму взаимоотношений человека и Бога.

Спешу успокоить верующих, по мнению которых мы не только должны позволить квартировать у себя Создателю, сколько он пожелает, но наоборот, дом принадлежит ему и это мы должны спрашивать на всё разрешение. Поверьте, настоящему Создателю, а не выдуманному вами, мы вовсе не нужны каждую минуту и секунду. Такого счастья он бы не вынес и сам бы намекнул, что к нему стоит заходить тогда, когда он приглашает. По правде сказать, Создатель изрядно устал от никак не желающего отцепиться от него человека.

Сколько бы нам не казалось, что мы свободны от Создателя, мы в действительности всё ещё очень сильно связаны с ним древними, детскими отношениями. Нам поэтому нужно ещё освобождаться и освобождаться, по капле выдавливать из себя «раба Его», а никак не пытаться вернуться к нему, к чему призывает нас Церковь. Это было бы столь же неестественно, как взрослому человеку вдруг бросить свои дела и вновь вручить заботу о себе родителям. На внешнем уровне мы высвобождаемся из-под влияния на нас государства и Церкви. На более глубоком, основном, мы высвобождаемся из-под влияния на нас нашего реального Отца. Это очень трудно, поскольку полностью освободиться от него значит стать полностью самостоятельными не только здесь, на Земле, но и вообще в мироздании. И что такое вся история человечества – развитие науки, искусства, общественного устройства – как не раскрытие в человеке способности самостоятельно, без оглядки на Бога, думать, чувствовать и действовать?

Значит ли всё сказанное, что человеку не нужно искать контакта с Создателем? Нисколько. Напротив, этот контакт важен и нужен нам, как важен человеку контакт с его родителями. Но это должно свободно идти из души человека. Он должен хотеть этого, а не принуждаться какой бы то ни было идеологией. Только в этом случае чувства человека к Создателю, какими бы они не были, будут настоящими. В частности, возможность переживания единства с Создателем, о котором столько говорит Церковь, вовсе не отрицает свободу от него. Всем знакомо ощущение единства с другим человеком, иногда охватывающее нас. Однако в целом мы остаёмся свободными от него. В противном случае, если мы совсем растворяемся друг в друге, мы начинаем терять своё «я», свою индивидуальность. И вместо прекрасных моментов единения получаем нездоровые симбиотические отношения. При любых обстоятельствах у нас с Создателем должна оставаться возможность говорить «Ты» друг другу. Иначе человеческое «Я хочу» перестанет звучать.

Вот та естественно вырисовывающаяся картина, которую можно предложить взамен навязываемой нам христианской Церковью. Только так человек может иметь дело с Создателем, не теряя при этом себя, сохраняя своё достоинство, оставаясь свободным. Такая картина ничего не отменяет в гуманистической концепции и данных современной психологии. Если ты атеист, можешь отбросить всё, что говорилось о Боге, оставив только гуманистическую составляющую. Считай, что человек, такой какой он есть, возник сам по себе, и живи в соответствии с тем, что находишь в себе. Если же слово «Создатель» что-то значит для тебя, можешь включить его в своё мировоззрение, искать контакта с ним, учитывать его существование, не ощущая тем не менее никаких связывающих обязательств. Опять-таки, живи в соответствии со своими спонтанными импульсами. В обоих случаях мы остаёмся свободными и можем реализовать свою природу. В описанной интерпретации нет, конечно, ничего нового. Но стоит вспомнить о ней, поскольку она, в отличие от церковного христианства, разделяющего сегодняшнюю Россию, позволяет объединять людей.

Что же вместо всего этого предлагает нам христианская Церковь? Она всеми силами пытается привязать нас к Богу и самой себе. Ибо только так она оказывается священной и необходимой. Вся концепция, утверждающая, что мы не можем существовать без Бога, и что возвращение к нему возможно только через Церковь, направлена на то, чтобы человек ощущал свою зависимость от Бога и Церкви. Испытывал потребность препоручить себя их воле и заботам. Настоящий Создатель ничего не ждёт взамен своего подарка нам – существования. Бог же Церкви требует к себе внимания, веры, любви. Вместо того, чтобы ощутить себя свободным, никому ничего не должным, готовым взять свою судьбу в свои руки, человек начинает чувствовать себя виновным, связанным неизбывной греховностью с Богом, Иисусом, Церковью. Начинает ограничивать себя, уничижать, подавлять спонтанные импульсы, идущие из его души. Вместо реализации себя смыслом жизни становится служение внешнему объекту. Недаром о человеке говорится как о рабе Господнем.

Понятно, что таким образом институт Церкви ставит себя во главе иерархической лестницы общества. Это позволяет ей контролировать массы, манипулировать их сознанием. Можно спорить о том, сколько в учении Церкви независимой мысли, а сколько подогнано под интересы правящих классов, но факт остаётся фактом: именно такое учение крайне выгодно последним. Именно оно позволяет делать из людей рабов и держать народ в узде. В результате создаются симбиотические пары господина и подчинённого – Бог-народ и Церковь-народ, – связанных садомазохистским (в психологическом конечно смысле слова) типом отношений. Вот, что о нём говорит Фромм («Бегство от свободы»):

«Наиболее частые формы проявления мазохистских тенденций — это чувства собственной неполноценности, беспомощности, ничтожности. … такие люди проявляют тенденцию принижать и ослаблять себя, отказываться от возможностей, открывающихся перед ними. Эти люди постоянно проявляют отчетливо выраженную зависимость от внешних сил: от других людей, от каких-либо организаций, от природы. Они стремятся не утверждать себя, не делать то, чего им хочется самим, а подчиняться действительным или воображаемым приказам этих внешних сил. Часто они попросту не способны испытывать чувство «я хочу», чувство собственного «я». Жизнь в целом они ощущают как нечто подавляюще сильное, непреодолимое и неуправляемое». «Все разнообразные формы мазохистских стремлений направлены к одному: избавиться от собственной личности, потерять себя; иными словами, избавиться от бремени свободы». Также это – «попытка превратиться в часть большего и сильнейшего целого. … Этой силой может быть другой человек, какой-либо общественный институт, бог, нация, совесть или моральная необходимость. Став частью силы, которую человек считает неколебимой, вечной и прекрасной, он становится причастным к ее мощи и славе».

Посмотрите на верующих мужчин, священников. Это не мужчины! Эти ласковые глаза, тихая речь, округлые движения. В них нет силы и дерзости настоящих мужчин. А верующие женщины? В них нет женщины! Вспоминаю свой разговор с бывшей однокурсницей. Когда-то это была яркая, жизнерадостная девчонка, одна из самых интересных девушек нашего потока. Теперь, уйдя в религию, она превратилась в серое, безвкусно одетое существо, сознательно подавляющее в себе женщину. Женская привлекательность стала в её глазах чем-то недопустимым, греховным. И разговоры естественно только о сострадании и прощении. О Путине она высказывалась таким образом: «Да что ты?! Он такой крест несёт! Даже не деревянный, а свинцовый. Самый тяжёлый крест из всех нас». В чистом виде восприятие мазохиста. Симбиоз с Церковью и её Богом высасывает человека. Причём если в паре Церковь-народ в качестве господина выступает реальный объект, то в паре Бог-народ мы наблюдаем совсем удивительную вещь. Из человека сосёт энергию и силы им же придуманный фантом. Поскольку у реального Создателя, если он существует, конечно мало общего с Богом, изобретённым Церковью.

Для садистских тенденций характерно «стремление поставить других людей в зависимость от себя и приобрести полную и неограниченную власть над ними, превратить их в свои орудия, «лепить, как глину». … Часто они полностью скрыты наслоениями сверхдоброты и сверхзаботы о других. Вот несколько наиболее частых видов рационализации: «Я управляю вами потому, что я лучше вас знаю, что для вас лучше; в ваших собственных интересах повиноваться мне беспрекословно»». «Садист так же сильно нуждается в своем объекте, как мазохист – в своем. … В одном случае я растворяюсь во внешней силе – и меня больше нет; в другом – я разрастаюсь за счет включения в себя другого человека, приобретая при этом силу и уверенность, которой не было у меня самого». В конечном счёте, причина садомазохистских отношений с обеих сторон – слабость личности. Её неспособность реализовать себя своими силами, а не за счёт других.

«Очень часто – и не только в обыденном словоупотреблении – садомазохизм смешивают с любовью. Особенно часто за проявления любви принимаются мазохистские явления. Полное самоотречение ради другого человека, отказ в его пользу от собственных прав и запросов – все это преподносится как образец «великой любви»; считается, что для любви нет лучшего доказательства, чем жертва и готовность отказаться от себя ради любимого человека. На самом же деле «любовь» в этих случаях является мазохистской привязанностью и коренится в потребности симбиоза. … Садизм тоже нередко выступает под маской любви. Управляя другим человеком, можно утверждать, что это делается в его интересах, и это часто выглядит как проявление любви; но в основе такого поведения лежит стремление к господству».

Все эти признаки мы находим в отношениях народа с Церковью и Богом. Вольный дух, характерный для догосударственных общественных форм, при появлении и развитии государства начинает подавляться. Непреодолимая сила системы ломает этот дух, ломает психику людей. Не имея возможности реализовать свою независимую природу, они загоняют её импульсы в подсознание, заменяя их другой, законопослушной мотивацией. «…когда подчинение причиняет низшему ущерб, против эксплуататора возникают чувства возмущения и ненависти. Однако ненависть раба может привести его к таким конфликтам, которые лишь усугубят его страдания, поскольку шансов на победу у него нет. Поэтому естественна тенденция подавить это чувство или даже заменить его чувством слепого восхищения. У этого восхищения две функции: во-первых, устранить болезненное и опасное чувство ненависти, а во-вторых, смягчить чувство унижения. В самом деле, если мой господин так удивителен и прекрасен, то мне нечего стыдиться в моем подчиненном положении; … В результате при угнетающей власти неизбежно возрастание либо ненависти к ней, либо иррациональной сверхоценки и восхищения» (Э. Фромм «Бегство от свободы»). И заканчивается это, как мы уже знаем, мазохистской «любовью» к господину, готовностью пойти на любые жертвы ради него. Такова, например, безумная любовь народов к коммунистическим вождям.

Христианская Церковь в первые века своего существования встроилась в эту систему отношений народа с государством. Причём, в отличие от первых христиан, приняла сторону господина. Так возник симбиоз простого люда с Церковью и её Богом. Не случайно во все века церковные иерархи раздражённо реагировали на любое проявление свободомыслия и независимости, идущее из народа. Как любой садист в садомазохистской паре, они видели в этом угрозу разрушения необходимой им связи. Угрозу того, что люди очнутся и выйдут из подчинения. Не дай бог поймут, что Церковь им в действительности не нужна. Как и авторитарное государство, Церковь больше всего боится свободного в человеке. Поэтому, как не парадоксально, она оказывается врагом не только человека, но и Создателя, поскольку пытается подавить божественное в человеке – его свободную природу. Такая религия действительно есть опиум для народа.

Именно поэтому РПЦ так агрессивна сегодня. Это всё те же хватательные рефлексы господина, не желающего утрачивать власть над подчиненным, которыми Церковь живёт уже многие века. За годы советской власти они никуда не делись; их проявления были лишь временно парализованы. И как только появился её добрый, старый знакомый – авторитарное государство, доброжелательно к ней настроенное, – она стала поднимать голову и пытаться вновь оседлать общество.

Итак, любовь народа к Церкви и её Богу, как и к авторитарному государству, с психологической точки зрения – его болезнь. Настоящая любовь возможна только на свободной основе, в отсутствие всякого принуждения. Здесь же налицо вынужденные, навязанные отношения. Вырывающаяся сейчас на поверхность ненависть масс к несчастным девчонкам из PussyRiotесть проявление этой болезни. В несвободных странах вроде России люди практически никогда не могли жить, как хотели. В частности, всегда были неустроенны в бытовом смысле. Загнанное в подсознание желание жить спонтанными импульсами не исчезает. Оно давит на психику, что порождает негативные эмоции. Не случайно в России ощущаешь атмосферу раздражения, которой нет на Западе. Накопленная негативная энергия постоянно прорывается на бытовом уровне. Но иногда появляется возможность излить эту энергию в большом масштабе, когда объявляется «враг» общества. Такой, как PussyRiot. На него почти беспричинно изливается бездна ненависти и раздражения. Мазохистский механизм, владеющий душами людей, инстинктивно ощущает угрозу для себя в таких проявлениях независимости. Они действительно оскорбляют мазохистскую преданность господину. Государству и Церкви остаётся лишь указать, где враг. Им этот спуск пара крайне выгоден, поскольку если его периодически не вытравливать, котёл в результате рванёт, и взорвутся они – государство и Церковь.

Подытожим. Идея существования Создателя сама по себе никакой угрозы для человека не представляет. Никак не ограничивает его свободы и автономности. Проблемы в христианском мире начинаются с того, что выразителем религии становится иерархическая организация, Церковь, идеологически объединяющаяся с государством. С этого момента она заинтересована не в том, чтобы помогать человеку освобождаться от детской связи с Создателем, что вело бы к его освобождению от зависимости от государства и Церкви. Наоборот, всеми силами она стремится привязать его к Богу и себе самой и тем самым отчуждает человека от себя. Культивирует в нём сознание слабости, греховности, неспособности существовать без Бога. Тогда она оказывается необходимой народу и может занять высший статус в обществе, позволяющий ей контролировать людей и манипулировать их сознанием. Отсюда дальше уже все садомазохистские черты её связи с народом.

Когда освобождаешься от дурмана симбиотической связи, ощущаешь непривычную предоставленность самому себе. Всё теперь должен делать ты сам. Никакой Бог ничего для нас не сделает. С тех пор, как мы встали на путь независимости, и Создатель устранился, предоставив нам земной мир, всё теперь зависит от нас самих. Царство Божие придёт не в смысле слияния человека с Богом. Оно означает победу божественного в человеке. Когда человек настолько повзрослеет, что сможет самостоятельно жить в соответствии со своей природой. В нашей жизни будет только то, что мы сами для себя сделаем. Такова цена свободы и самостоятельности.

Известный сюжет из Библии – Бог требует от Авраама принести своего сына ему в жертву. И традиционная трактовка: он делает это, чтобы проверить чувства праотца, его верность и любовь к нему. Но может быть стоит взглянуть на эту историю по-другому? Создатель спрашивает человека: «Ну что, ты наконец освободился от меня? Осознал, что существуешь для себя? Готов взбунтоваться хотя бы из-за такого возмутительного требования?» И человек вновь и вновь не проходит этот экзамен. Снова и снова вместо того, чтобы посметь быть, падает на колени и начинает молиться.