Почему мы сохраняем в России коммунистические названия?
Предложение переименовать станцию метро «Кропоткинская» в «Патриаршую», выдвинутое движением «Возвращение», не только исторически оправдано, но и политически актуально.
Давайте, наконец, поставим вопрос ребром — почему мы сохраняем в России коммунистические топонимы?
Есть общий ответ: потому что это часть нашей истории, но этот ответ нечестный. Этот ответ может исходить только от двух категорий людей — либо от самих коммунистов, либо от тех обывателей, которые не хотят никаких перемен и эмоционально привязаны к этим топонимам.
Если так отвечают коммунисты, то это не удивительно — таким образом они лишь хотят сохранить свое идеологическое влияние и не более того. Когда коммунисты говорят про историческую память, то это звучит кощунственно — их партия уничтожала эту самую память столько, сколько позволяли силы и возможности.
Коммунисты сознательно и планомерно уничтожали память о русской национальной культуре, об имперском могуществе России, и в первую очередь, о Русском Православии. Совершенно очевидно, что если бы они могли уничтожить эту память беспрепятственно, без стихийного и сознательного сопротивления русских людей внутри страны и различного рода «нот Керзона» извне, то они бы это сделали, поэтому кому угодно, но не им говорить о национальной памяти. Или пусть перестанут называться коммунистами, осудят свою революцию и переименуются в нечто иное.
Но пока сам Зюганов на конкурсе «Имя России» открыто и откровенно выступает за имя Ленина (даже не за Сталина!), можно ясно констатировать — это те же самые коммунисты, и никакого перерождения ни за советские 70 лет, ни за постсоветские 17 лет у них не произошло. Понятно, что они готовы заигрывать с чем угодно, но свои «святыни» — Ленина, Дзержинского или Маркса — они не отдадут. Поэтому коммунистам следует быть честнее — путь признают, что они считают эти топонимы идеологически оправданными, объективно, без всякой исторической памяти, и тогда с ними будет возможен честный диалог.
Если же так отвечают обычные люди, которые лично привязаны к тем или иным топонимам, но им необходимо объяснить, что их личная привязанность не может быть критерием исторически значимых решений. Если у вас когда-то было романтичное свидание на улице Большая Коммунистическая, то это не значит, что это название должно оставаться там навечно.
Если у ваших детей будет романтическое свидание не улице Большая Коммунистическая, а на улице Солженицына, то романтизма от этого не убавится. При этом, есть гораздо более серьезное и самое главное объяснение в необходимости такой перемены: никто не говорит об осуждении целой эпохи и, тем более, о забвении любого периода русской истории. Мы должны помнить каждый период русской истории во всем его многообразии и противоречии также, как каждый период нашей жизни.
Человек, теряющий память о своем прошлом, рискует закончить разложением самосознания и распадом личности в целом, потому что единство памяти — это гарант единства личности. Но помнить — не значит принимать и восхвалять, мы должны помнить провалы и ужасы нашей истории также, как каждый человек в отдельности должен помнить свои грехи и ошибки. Поэтому речь идет не об отказе от прошлого, от которого в принципе невозможно отказаться, — речь идет о его моральной оценке. Все политические имена и события не могут быть этически индифферентными — все они должны подвергаться четкой оценке, пусть даже и дифференцированной оценке, но это должна быть оценка, а не равнодушная констатация факта.
И когда мы в честь того или иного человека или события называем улицу или станцию метро, то это делается не для пустого запоминания, а для исторического вердикта — это хорошо, а это плохо. Я уже не говорю о том, когда мы ставим памятники — здесь имеет значение все: и место этого памятника, и высота, и эстетическая привлекательность. Например, я прекрасно понимаю, какое значение имеет поэт Абай Кунанбаев для казахской культуры, но я не понимаю, какое он имеет значение для русской и, шире, — европейской культуры вообще. И поэтому я не понимаю, зачем на бульварном кольце Москвы, на Чистых прудах ставить целый памятный комплекс этому деятелю в то время, когда можно составить длинный список известных русских литераторов и мыслителей, которые не имеют своего памятника в столице России.
В контексте коммунистической темы я совершенно не понимаю, зачем в сегодняшней Москве, в очень выгодных для обозрения местах стоят памятники Марксу, Энгельсу и Ленину.
Мы отказались от коммунистической идеологии, но огромный монумент Марксу стоит посередине Театральной площади, как будто это центральная фигура русской культуры. Напротив Храма Христа Спасителя, на выходе из той самой станции «Кропоткинская», взгляд упирается в памятник Энгельсу, которого многие по естественной ошибке называют Кропоткиным, и которого редкий коммунист может отличить от Маркса и по внешнему виду, и по содержательным позициям. Наконец, на самой Калужской площади, напротив МВД и Центральной Детской Библиотеки, на стыке Садового кольца и Ленинского проспекта стоит высоченный памятник Ленину во всем своем революционном пафосе, образуя центральную ось всего этого пространства.
Что значит памятник любому революционеру и, прежде всего, Ленину в Москве? Это означает, что мы признаем большевистский переворот 1917 года как положительное событие, и более того — что и впредь подобные события вполне возможны. Любой молодой человек смотрит на этот памятник и понимает, что идея насильственного свержения государственного строя и последующего революционного террора в нашей стране, в общем-то, не осуждается, что можно осуществить такой же переворот и тебе за это только памятник поставят. И что тогда думать сотрудника МВД, которые борются с политическим терроризмом, а у них перед окнами стоит памятник человеку, идеологически оправдавшему и практически осуществившему этот террор?
Все памятники носят воспитательный, наставнический, если хотите, катехизаторский смысл. И если мы боремся с политическим терроризмом, призываем к порядку и стабильности, а при этом продолжаем бальзамировать труп Ленина на Красной площади, то свидетельствует о нашей моральной шизофрении. А если мы совершенно правильно устраиваем грандиозные похороны Патриарху с участием всех первых лиц государства, взываем к духовности и возрождению, а при этом все равно продолжаем это египетское бальзамирование, то это уже полное моральное разложение, которое отражается на всем — и на нашей личной жизни, и на ближайшем будущем страны.
Здесь не может быть никакого третьего пути и никакого синтеза, тем более, что он и политически бессмысленен — здесь либо-либо. Либо «духовность» и «возрождение», либо памятник Ленину и труп Ленина. Третьего не дано.
В этом же ряду находится тема станции метро «Кропоткинская». В отличие от «Войковской», эта станция находится в самом центре Москвы и именно из нее выходят люди, чтобы тут же оказаться на площади Храма Христа Спасителя. Сама история возникновения этой станции в 1935 году продолжает катастрофу уничтожения кафедрального храма столицы в 1931 году.
Дело в том, что сама эта станция изначально создавалась как подземный вестибюль чудовищного Дворца Советов — несостоявшейся Вавилонской башни советской эпохи, строительство которой прервалось с началом войны.
А для того, чтобы построить вход в метро, был взорван храм Сошествия Святого Духа, известный на этом месте с 1493 года (!) — к вопросу об «исторической памяти», столь значимой для нынешних коммунистов и им сочувствующих. А сама станция была выложена мрамором из Храма Христа Спасителя. Таким образом, говоря метафорически, входя в станцию метро «Кропоткинская», мы спускаемся в яму на месте специально разрушенного храма Святого Духа, а сама станция сделана из камня, отбитого от храма Христа Спасителя. При этом, построенная на месте храма станция метро названа в честь революционного идеолога, что, в общем-то, вполне логично. Из таких вот случаев состоит наша история, мы должны их помнить и давать соответствующую оценку.
Понятно, что закрывать метро ради восстановления храма уже никто никогда не будет, но единственное, что мы можем сделать — это дать этой станции благопристойное название. И это не вопрос личной привязанности, это вопрос общественного здоровья.
Я сам очень люблю эту станцию, потому что почти десять лет выхожу из нее в родной Институт философии, но причем здесь Кропоткин — совершенно не понимаю. Кропоткин — это, конечно, не Нечаев, но все равно человек с весьма определенными взглядами, а точнее — лево-радикальными, а еще точнее — анархическими.
Когда государство называет метро и улицу в честь теоретика анархизма, это выглядит абсолютным бредом и свидетельствует только о том, что само себя это государство как ценность вообще не воспринимает. Анархизм сегодня — это вполне активная идеология, именно анархистов используют в целях разрушения государства и уличных беспорядков все возможные революционные политтехнологии, именно анархисты сегодня совершенно безнаказанно разрушают маленькую православную Грецию.
Представьте себе, что завтра очередные политтехнологи натравят такую же банду на Москву и она превратится в то, чем сегодня стали Салоники — все будут возмущаться, но как можно удивляться этой анархии, если сама станция метро в центре столицы носит имя идеолога этой анархии? Или это наше «национальное достояние» и мы должны гордиться, что подарили миру такого «интересного» мыслителя?
Хотя как можно удивляться одной станции, если весь московский метрополитен до сих пор носит имя Ленина?
Аркадий Малер