Дарья Полыгаева: Хамовнический Вельск

Несколько недель назад в Вельск приехал цирк шапито. Огромный красно-оранжевый шатер расположился на центральной площади и стал самым ярким ее пятном. Журналисты федеральных СМИ, приехав в город, цирк игнорировали.

Их интересовало невзрачное, но аккуратное двухэтажное здание напротив
— Вельский районный суд, в котором судебная инстанция соседствует с прокуратурой и коллегией адвокатов.

Просторный и светлый 33й зал заседаний дал бы фору любому московскому.
Если бы не 45-градусная жара внутри — в отсутствие кондиционера, при закрытых дверях и окнах. В этих тропических условиях два дня подряд слушалось дело об условно-досрочном освобождении Платона Лебедева.

Я никогда не видела Лебедева свободным. Даже не припомню ни одного снимка, где он в «нормальной» одежде — не в сером спортивном костюме или черной тюремной робе. Когда бизнесмена арестовали, мне было 14. С тех пор я успела закончить школу и университет. По дороге в Вельск наивно казалось, что и ему еще позволят что-нибудь успеть.

В 33м зале Вельского суда бодрый и загорелый Лебедев был как всегда спокоен и остроумен. Чего только стоила сцена «о потерянных штанах»,
когда осужденный в течение 15ти минут допрашивал костноязычного и
краснеющего начальника собственного отряда Анатолия Корсунского(за «потерю костюма» администрация колонии наложила на Лебедева взыскание).

Кстати, штаны бывшего главы Менатепа не впервые становятся поводом для разбирательства — в колонии в Харпе, по словам осужденного, он одолжил свои брюки беспризорнику. Администрация расценила это как «отчуждение». Возвращение штанов владельцу назвали «присвоением».

А вот как бывший глава Менатепа оспаривал почему-то «обвинительный»
тезис представителя колонии о том, что заключенный не признает своей вины.
— Вы знакомы с основным законом страны?
— Да.
— Тогда скажите, почему исполнение конституционного права на защиту — обжалование приговоров и иных решений — используется как основание для отказа в УДО?
— В смысле?

Показателен был и диалог с прокурором Сергеем Семеновым, который провел допрос Лебедева всего за три минуты.
— Какова была ваша зарплата (в такой-то период)?
— Один миллион долларов в год.
— На что вы ее тратили?
— Вам все перечислить?
— Почему вы не возместили ущерб из личных средств?
— Деньги были арестованы, вы же прокурор, на что вы меня толкаете?

Это — одни из самых острых моментов слушаний. В остальное время сторона обвинения хранила молчание. Почти так же, как и судья, который почти не прерывал адвокатов, удовлетворял их ходатайства и приобщал к делу любые их документы.
Более того, он во многом отказывал прокурорам и представителю колонии.
Эта динамика процесса добавляла уверенности в том, что ответ будет положительным.

К концу второго дня участников и зрителей процесса можно было выжимать. Голубые рубашки прокуроров превратились в синие, судья от жары снял единственное, что мог, — часы. Все обмахивались подручными средствами — тетрадями, веерами. Лебедев — фуражкой. У одного из адвокатов в руках было что-то похожее не портативный вентилятор.

Когда судья после нескольких часов в духоте удалился на вынесение решения, многие были близки к обмороку — последний день слушаний напоминал пятичасовую непрерывную лекцию в бане. Думать о сути постановления не оставалось сил.

Судья задержался с решением на 40 минут, и они стали самыми нервными и для участников, и для зрителей процесса. Лебедева привели за несколько минут до оглашения — пока судья зачитывал решение, он спокойно, с улыбкой смотрел в зал. К концу оглашения улыбка спала, в ответ на вопрос судьи бывший глава Менатепа сказал, что ему понятен приговор, после чего попросил удалиться прессу — чтобы поговорить с адвокатами и родными.

Уже через несколько минут Лебедева вывел конвой, снова радостно улыбаясь, он попрощался с журналистами.

Адвокат Константин Ривкин позже скажет, что Вельский суд отличается от Хамовнического тем, что там было жарче.

Когда все закончилось, и я сидела на ступеньках суда, на стареньком велосипеде ко мне подъехал немолодой и не очень трезвый местный житель.
— А что,- сказал он, указав на яркий шатер на площади,- цирк уехал?
— Не знаю,- ответила я.

Собеседник задумался и добавил:
— А звери где?

Я не стала посвящать мужчину в свои представления о зверстве и невежливо промолчала.