Перед входом в эту чёрную дыру старший шахтёров, Василич, мне сразу сказал, что тут вход не только в потаённую шахту, но и в саму преисподнюю. Он знал, о чём говорил. Внутри мне и самому стало ясно, что смерть тут намного ближе, чем в обыденной жизни. Она присутствует во всём, даже во влаге, которая стекает по стенкам и хлюпает под ногами. Точнее, под коленками, потому что по «норе» ходить невозможно. Там можно только ползать.

— Вода омывает сначала покойников, а потом нас, — спокойно сообщил мне Василич и показал наверх. — Там, над нами, городское кладбище. Так что здесь эта старуха с косой всё время рядышком прохаживается. Ко мне тоже однажды, заходила… Завалило меня тогда. Откопали. Вытащили. А нога перебита. Повезли в травматологию. Я весь чёрный, в породе, в угле. А врачиха в приёмном покое осматривает меня и спрашивает с такой хитренькой ухмылочкой: ну что, чумазый, тоже будешь рассказывать, как в своей хате погреб копал?! Нам же нельзя говорить, что нас на шахте-копанке засыпало — подсудное дело. Вот все мы и начинаем врать про домашние погреба.

Официальной статистики травматизма шахтёров-нелегалов не существует. Хотя почти каждый из подобных работников неоднократно становился нетрудоспособным из-за аварийных ситуаций на самодельных шахтёнках. А вот смертельные случаи на копанках не скроешь. Независимый профсоюз горняков Украины (НПГУ) подсчитал и обнародовал трагическую цифру: в среднем во время «незаконной добычи угля» ежегодно погибает в Донбассе около 150-ти человек.

(Народный юмор породил язвительный вопрос для украинской анкеты: входили ли вы или ваши родственники в состав правительства, администрации президента, или иной организованной преступной группировки, обещавшей улучшение жизни людей?)

Хуже каторги

— Я уже лет пятнадцать пытаюсь найти другую работу! — со злостью выкрикивает Василич. — Как уволили с шахты, так всё пытаюсь и пытаюсь. Хорошо, у меня стаж есть. Заработал. А вот эти пацаны! — и он показывает на молодых парней. — Как им жить дальше?! Всю жизнь что ли пахать рабами на такой каторге?

Украинские копанки за гранью всего и вся. Сосланные в Сибирь декабристы оказались, как утверждали современники, «в тяжелейших, в невыносимых условиях». Их каторжная работа заключалась в добыче руды. За день «государственным преступникам первого разряда» требовалось надолбить и вынести на поверхность около двух пудов. Добровольным снежнянским каторжанам приходится вытаскивать за смену раз в двадцать-тридцать больше. Около тонны.

Эти самодельные шахтёнки стали отличительной приметой независимой Украины. Они появились на русскоязычном востоке, в окрестностях нескольких горняцких городов Донецкой и Луганской областей, и везде называются одинаково уничижительно: «копанки», «дыры», «норы».

Украинская власть неустанно ведёт жесточайшую борьбу с ними, но в итоге «борьбы» общее количество копанок за последние три года возросло на треть и подобралось уже к отметке 10 тысяч.

Растраченная надежда

Технология сооружения копанок простая. Находится пласт угля, выходящий поближе к поверхности, и начинается его выгрызание из земной толщи. Для этого бьётся штольня. Её высота в копанках, как правило, не превышает толщины пласта антрацита. Из-за этого штольня почти всегда приобретает форму узкой щели. Вот в ней-то изо дня в день и рубят уголь.

Я побывал на нескольких «норах». Чтобы иметь представление об их средних габаритах, достаточно залезть под столешницу обычного обеденного стола. Из-за такого ограниченного пространства рабочее положение в штольнях изуверское — на четвереньках. Передвигаются там тоже не лучшим образом — на карачках. Воздух сырой и спёртый. Принудительной вентиляции — нет. А сами забои, где долбят уголь, располагаются за десятки метров от входа.

Рабочая смена в копанках длится — пока есть силы. Почти во всех «норах» труд полностью ручной. Главный инструмент — кайло и лопата. Механизация появляется только там, где есть «богатый уголь», оправдывающий затраты. Тогда привозятся отбойные молотки, лебёдки и компрессор. Чтобы всё это бесперебойно работало, требуется обеспечить не только электричество. Нужно ещё сделать так, чтобы оказались поражены хитрым недугом все проверяющие и карающие органы. Корыстная болезнь «подмазанных» чиновников отличается стойкими симптомами: ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу.

По максимуму на угле из «копанок» шахтёр может заработать от четырёх до шести тысяч гривен в месяц. В российских рублях это в диапазоне от 15-ти до 23-х тысяч. По здешним меркам, очень высокооплачиваемая работа.

Но после нескольких лет такого труда от здоровья горняков-нелегалов мало что остаётся. Они «наживают грыжу», «срывают спину», корчатся от радикулита и, наглотавшись угольной пыли, становятся харкающими силикозниками и ещё спиваются от безысходности, потому что такая беспросветность длится уже более двадцати лет.

— При бандеровской власти у нас теперь ни надежды, ни грошей, — Василич выворачивает для наглядности пустые карманы фуфайки. Люди выть начинают от такой жизни. Достали уже всех эти майданутые! Но зато теперь у нас есть две больших общих радости. Мы первые в мире по росту цен и теперь знаем, кто во всём этом виноват: москали проклятые! Но знаешь, что меня греет? — и он начинает хитро улыбаться. — Говорят, в предварительной продаже уже появились билеты на «Титаник», исключительно для членов украинского правительства. Как думаешь: не брешут?

Зажигавшие звёзды

В советские времена в Снежном жили безбедно. Заработки у горняков были хорошие. Снабжение — без проблем. Горняки были элитой рабочего класса. Здесь так и говорили: на первом месте по вниманию — Москва, затем — Донбасс. Этот город считался городом шахтёрской доблести. Именно здесь зародилась всесоюзная традиция зажигать над копром звёзды в честь трудовых побед.

После развала Союза начался обвал экономики. Стали закрывать шахты. На улице оказались сразу шесть тысяч горняков. Без зарплаты долго не протянешь, и люди, чтобы выжить, бросились самостоятельно добывать уголь.

В угоду международным фондам, диктовавшим бесчеловечные условия выделения кредитов, устроили фактически шахтёрский геноцид. В городе с населением под семьдесят тысяч подавляющее большинство оказалось на грани нищеты. С той поры и до сего дня в многоквартирных домах Снежного отключена горячая вода по причине неплатёжеспособности населения. В тот начальный критический период на местных копанках добывали угля больше, чем на всех оставшихся государственных шахтах Снежного. Новоявленные «кроты» кормили не только свои семьи, но и обеспечивали всех горожан топливом.

Именно здесь эстонские документалисты сняли пронзительный фильм о мальчишке-шахтёре, который работал в копанке. Таким образом он спасал от голода себя, младшую сестрёнку и спившуюся мать. Кино, получившее несколько международных призов, к показу в Украине запретили. Власть в Киеве посчитала изображённую действительность чернухой. Только вот работающие в забое дети — правда. Сам их видел. А знакомый пацан Лёнька, с которым за отработанную смену при мне расплатились двумя вёдрами угля, даже сжалился надо мной, сказав:

— Дяденька, вам все запрещают их фотографировать, а меня можно. Снимайте, я никого не боюсь.

Только не смог я его снять. Кожа, да кости и одет в лохмотья. Этот мальчишка до сих пор стоит у меня перед глазами.

В Снежном я увидел только одно чудо. Возле чёрной «норы» стоял блестящий шестисотый Мерседес. И мне тут же пояснили: хозяин — крышеватель копанок. Один из тех «крутых» паханов, кто поверх ворованного «сала» намазывает ещё и государственное «масло».